Геннадий ШИМАНОВ. НУЖЕН ЛИ НАМ СОЦИАЛИЗМ?

Геннадий ШИМАНОВ

НУЖЕН ЛИ НАМ СОЦИАЛИЗМ?

1. Христианство и социализм

Выйти из идейного нынешнего кризиса без добросовестного разговора о том, каким должно быть истинное христианское общество, думается, невозможно. В частности, нужен разговор на тему "христианство и социализм", который не получается пока по многим причинам. Некоторые из них, на мой взгляд, в следующем. Во-первых, слово "социализм" стало для большинства христиан, похоже, синонимом марксизма и марксистской практики переустройства жизни. Поэтому они не в состоянии понять, как это можно тратить время на выяснение столь ясных вещей. Огромный вклад в формирование этой слепящей "ясности" внёс И.Р.Шафаревич своей книгой о социализме как стремлении к смерти. Немалую роль сыграли в этом деле и популярные в православно-патриотических кругах труды митрополита Иоанна (Снычёва) и И.А.Ильина. Отмечу также то немаловажное обстоятельство, что могучие силы современного мира, связанные с капитализмом, несомненно, заинтересованы в том, чтобы закрепить в русских головах исключительно НЕГАТИВНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О СОЦИАЛИЗМЕ. Ведь марксизм как раз и был создан этими силами для того, чтобы дезориентировать людей в социальном вопросе (об этом чуть подробнее в моей статье, см. ж. "Молодая гвардия" М, 1996 г.), ДЕЗОРИЕНТИРОВАТЬ ПОСРЕДСТВОМ СОЕДИНЕНИЯ АНТИКАПИТАЛИСТИЧЕСКОЙ ИДЕИ С САМЫМИ РАЗРУШИТЕЛЬНЫМИ ИДЕЯМИ: отрицанием христианства, отрицанием государства, отрицанием нации и семьи. В такой связке идея социальной справедливости и разумного устроения общества должна была приобрести образ монстра и породить на практике бесчисленные преступления. То есть дискредитировать в глазах близоруких людей идею разумной альтернативы капитализму, который в ходе этой операции получал время для маскировки своих подлинных черт посредством социальной косметики и приобретал как бы человеческие черты. Становился "капитализмом с человеческим лицом". Но об этой стороне дела ни Ильин, ни Шафаревич, ни митрополит Иоанн не написали.

Во-вторых, в течение последних трёх веков нас, русских православных христиан, воспитывали в том убеждении, что религия есть дело личное и не имеющее отношения ни к экономике, ни к социальной проблематике. Поэтому её влияние на общество сказывается лишь через нравственное состояние его членов. А если так, то размышлять о социально-экономических устоях общества значило бы сходить с магистрального религиозного пути на мирскую обочину. А то и блудить в дебрях социальных мечтаний. Иными словами, думать об обществе подобает не всем, а только тем, кому дана власть и позволено от начальства. Прочим же следует заниматься посильными для себя делами. Иначе, высоко умничая, увязнут в спорах о том, каким надо быть обществу. Докатятся до того, что объединятся против властей предержащих как главной помехи в поисках и осуществлении добра. А затем, упразднив законную власть, начнут разборки между собой. И, ожесточаясь от несогласий, перейдут от доводов нравственных и логических к физическим аргументам. Самые талантливые демагоги и патологические насильники объединятся и подомнут под себя остальных, провозгласят свою правду доказанной, а несогласных с нею объявят преступниками. И под покровом новейших форм деспотизма воцарится полная идейная и нравственная анархия, которую очередные освободители одобрят и назовут плюрализмом.

Это предупреждение об опасности социальных мечтаний и спасительности доверия к начальству оказалось, однако, бессильным предотвратить российскую катастрофу. Как и позднейшее, родственное по духу, предупреждение советской пропаганды об опасности буржуазных идей и спасительности народного единства с партией. Но легкомысленные умники не вняли этим предупреждениям, а потом стали кусать себе локти. Не вняли же потому, что СЛИШКОМ ПЕРЕГРУЖЕННЫМИ ОКАЗАЛИСЬ ЭТИ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ ФАЛЬШИВОЙ НАЧИНКОЙ. А фальшь была в том, что далеко не всякая мысль, отклоняющаяся от мыслей начальства, пагубна для общества. Фальшь была в том, что человеку, этому образу Божию, наделённому разумом и совестью, назначалась роль простого винтика в государственном механизме. Вместо того, чтобы обеспечивать соборное осмысление общих дел, свихнувшиеся правители ПРИСВОИЛИ ЛИШЬ СЕБЕ ПРАВО ДУМАТЬ ОБ ОБЩЕСТВЕ И ТЕМ САМЫМ ПОГРУЗИЛИ НАРОД В СОЦИАЛЬНОЕ БЕЗМЫСЛИЕ. Лишали его иммунной силы против тех самых зол, о которых сами же и предупреждали. Самих себя лишили народной критики, без которой государственная мысль вырождается. А в результате оказались под обстрелом критики исключительно инородной, от которой и стали зависеть, чем дальше, тем больше, пока, наконец, не рухнули перед ней на колени.

Но в установке, удерживавшей подданных от социальной критики, была частичная правда. Она была в том, что далеко не всем по силам охватить своим пониманием такой сложный организм, как общество. Тем более на ранних стадиях его созревания, когда оно ещё только начинало сознавать себя. Люди видят обычно лишь те стороны общества, которые ближе к ним и непосредственнее связаны с частными их интересами. А поскольку их положение в обществе различно, то результатом должно быть ожесточённое разномыслие. И чем многочисленнее общество, чем оно разнороднее, чем завистливее и невежественнее его члены, чем пространнее и разнообразнее занимаемая им территория, тем труднее достижение единства, без которого общество бессильно и фактически обществом не является. Вот почему при возникновении государств на месте родоплеменных обществ ТРЕБОВАЛОСЬ СОЗНАТЕЛЬНОЕ ИЛИ ПРИНУДИТЕЛЬНОЕ ПОДЧИНЕНИЕ ВСЕХ НЕМНОГИМ. Или даже, в критических ситуациях, одному лицу. А поскольку история народов едва ли не вся целиком состояла из таких критических ситуаций, то есть войн и подготовок к ним, то в этом обстоятельстве мы и находим объяснение того, почему в своё время монархическая власть, при всех её минусах, стала самым эффективным типом власти. И была им до тех пор, пока в обществе не вызрели - под покровом самой же монархической власти - тайные паразитические силы, окружившие эту власть и подчинившие её себе. Или попросту заменившие её другими механизмами власти, более удобными для закулисного управления ими.

Вот на этой-то доле истины - на ЭФФЕКТИВНОСТИ МОНАРХИЙ В ДОМАСОНСКИЙ ПЕРИОД ИСТОРИИ - и споткнулись монархические умы, принявшие эту долю правды за полную правду. До которой нам, при нынешнем состоянии умов, думается, ещё далеко. Если такую очевидную истину, как неспособность монархий защищать законные интересы Церкви и народов, приходится доказывать, то, значит, МОНАРХИЧЕСКАЯ СЛЕПОТА стала не меньшим препятствием для возрождения русского народа, чем западнические иллюзии нашей пустоголовой интеллигенции. Культивировать эту слепоту - не что иное, как служить на деле той самой криптократии, против которой на словах нынешние монархисты так усердно выступают.

Но вернёмся к той установке, согласно которой фюрер думает за нас, каким надо быть обществу. В ней верно то, что прежде, чем судить об обществе, надо праведно организовать себя. То есть в полном соответствии с религиозными истинами о человеке. Но, начинаясь с религиозной организации человека, общество не заканчивается этой организацией. Оно имеет собственную природу. Да и сам человек не заканчивается на себе, он неполон без общества, в котором его начало и продолжение. Поэтому завершением самоорганизации человека является его участие в жизни общества. Которое невозможно без понимания природы общества, его устройства и своей роли в нём. И, разумеется, невозможно без отчётливого понимания того, что НЕ ТОЛЬКО ОБЩЕСТВО ЗАВИСИТ ОТ ЧЕЛОВЕКА, НО И САМ ЧЕЛОВЕК ЗАВИСИТ ОТ ОБЩЕСТВА. А особенно молодой человек. И тем более - ребёнок. Не заботясь об обществе, в котором будут жить дети наших детей, мы их предаём - не спасаем их от уродств, которые они приобретут в уродливом обществе. Вот что стоит за позицией тех христиан, которые думают лишь о собственном спасении: ПРЕДАТЕЛЬСТВО СВОИХ БРАТЬЕВ И СЕСТЁР, ПРЕДАТЕЛЬСТВО СВОИХ ПОТОМКОВ.

Казалось бы, эти азбучные истины о человеке и обществе должны быть давно раскрыты в ходе христианской истории. И не только раскрыты, но развиты в стройное учение о соборности человека и о подлинной природе созданных Богом общественных организмов, таких, как брак и семья, община, народ, государство и, разумеется, сама Церковь. Но... где же оно, это православное учение? И почему в то время, когда русский народ, утративший привычные ориентиры, катится в бездну, Церковь наша не вразумляет нас своим социальным учением? Если оно у неё есть, то скрывать его от русских людей в такое время было бы чудовищным преступлением. А если его нет, то не честнее ли было бы сказать об этом прямо, чтобы никто не питал иллюзий на этот счёт?.. Похоже на то, что за две тысячи лет христианской истории были раскрыты и утверждены лишь фундаментальные истины по этой части. Но далее фундамента дело не пошло или пошло как-то вкривь и вкось.

А в результате на сегодняшний день имеется не социальное, но лишь ПОЛИТИЧЕСКОЕ УЧЕНИЕ, возникшее в Византии и получившее известность под именем "симфонии двух властей". Это учение, не будучи учением церковным, приобрело, однако, видимость церковного учения, которое подменило собою и учение Церкви о самой себе, и её социальное учение. И надолго закрыло эти темы. Если бы Церковь успела выработать на вселенских соборах достаточно полное и понятное для своих членов учение хотя бы только о самой себе, то, думается, был бы невозможен такой силы раскол, какой оторвал от неё всех римо-католиков. А в дальнейшем были бы невозможны такие грандиозные скандалы, как признание всеми византийскими иерархами Флорентийской унии или признание всеми российскими иерархами (с одобрения восточных Церквей) антицерковных Петровских "реформ"...

В подтверждение этой мысли сошлюсь на тот факт, что арианство исчезло после того, как было раскрыто в полной мере учение Церкви о Богочеловеке, а ересь иконоборчества исчезла после того, как был раскрыт достаточно полно смысл почитания иконы. По логике раскрытия церковного учения о Боге и человеке, христологическая и тринитарная темы должны были предшествовать теме экклеэиологической, а следующей за ней должна была быть уже социальная тема. Ибо внецерковное общество или воцерковлённое отчасти, не может быть правильно понято без правильного представления о Церкви. Нет полноценного учения о Церкви - и, как результат, расколы и споры о нормах церковной жизни. Нет полноценного учения о Церкви - нет и надёжных ориентиров для суждений о жизни общественной. А свято место пусто не бывает. Оно заполняется псевдоцерковными, нецерковными и антицерковными учениями об обществе.

Не в этой ли неразвитости православного учения о Церкви причина того, что некогда победный христианский мир стал утрачивать свои христианские черты и превратился, наконец, в мир современный? Известный славянофил И.С.Аксаков писал в 1856г.: "Я вообще того убеждения, что не воскреснет ни русский, ни славянский мир, не обретёт цельности и свободы, пока Церковь наша будет пребывать в такой мертвенности, которая не есть дело случая, а законный плод какого-нибудь органического недостатка" ("Письма к родным", 1994, с.453). Но что он имел в виду под "органическим недостатком"? То же ли самое, что и Достоевский, писавший: "Церковь наша в параличе с Петра Великого" (ПСС, т.27, с.49)? Или Аксаков связывал болезнь Церкви не только с "реформами" Петра? то есть имел в виду какие-то более глубокие причины, без которых были бы невозможны эти "реформы"?

Удивительный факт: при всём изобилии христианских мыслителей мы не находим у них объяснения причин дехристианизации мира. Хотя это вопрос вопросов. Случайно ли это?.. И только в качестве видимости такого объяснения имеем учение об АПОСТАСИИ (это слово переводится на русский язык как ОТСТУПЛЕНИЕ, но иностранное его звучание придаёт ему оттенок таинственности и делает его как бы недоступным для простых умов. Подобным же образом у нас набрасывался флёр значительности на безбожие, которое стало не просто безбожием, но атеизмом, к тому же, сияющим своей научностью. Нищие стали пролетариями, и т.д.). Вникая в характер этого учения (как оно изложено, например, у М.В.Назарова в его книге "Тайная Россия", М., 1999 г.), обнаруживаем не желание выявить действительные причины отступления от христианства, а, наоборот, по возможности замаскировать их и свести в конечном итоге к предательству народами своих монархов. Это русский народ, по Назарову, а не российские императоры, виноват в том, что безбожие победило в нашей стране. О том, что полнота власти невозможна без полноты ответственности, у Назарова нет ни слова. О том, что нужен куда более совершенный механизм власти, чем тот, который сделал возможным и Петровскую революцию в России, и последующие за ней революции, - об этом тоже ни слова. Из чего следует, что не столько судьба Православия и русского народа интересует нынешних монархистов, сколько судьба монархии прежнего образца, ради которой они и мистифицируют историю.

Второй способ оболванивания русских христиан связан с первым и заключается в замыкании всей социальной проблематики на грядущем царе. Будет у нас православный царь - будет и решение всех проблем. В нём вся наша социальная программа. А других программ нам не надо. Все наши силы - на подготовку пришествия грядущего Царя!.. Если бы я работал в ЦРУ и заведовал русскими делами, то не стал бы менять ничего в этой патриотической установке. Более того, утвердил бы такую схему. ПУСТЬ МАРКСИСТЫ НЕ ИЗБАВЛЯЮТСЯ ОТ РАЗРУШИТЕЛЬНЫХ ИДЕЙ В СВОЕЙ ИДЕОЛОГИИ, А, МАСКИРУЯ ИХ, ВОСПЫЛАЮТ ЛЮБОВЬЮ К СОЦИАЛЬНО БЕССИЛЬНОМУ ПРАВОСЛАВИЮ. Пусть идут вслед не за христианской мыслью, а за христианским безмыслием. Русское же Православие, в свою очередь, пусть воспылает любовью к монархии, некогда сдавшей его вместе с русским народом их общим врагам. Пусть русские люди закрепят, таким образом, своё социальное безмыслие в культе российских царей. В этом случае огромная потенциальная энергия русского народа будет канализирована в "бесконечный тупик".

В противоположность этой схеме следовало бы, на мой взгляд, не бояться мыслить о том, о чём наши мыслители не мыслили никогда. Выяснять по-хозяйски, почему Православная Церковь и русский народ при столь несомненных их достоинствах в столь беспомощном состоянии? Лучшим способом исцеления русских умов от спячки и сновидений были б публичные дискуссии по ключевым для нас темам. Чтобы не ворожить келейно над этими темами, а выявлять соборно здравые идем, освобождая их от исторических аберраций. Открытое и добросовестное обсуждение русскими православными людьми важных для общества тем было бы лучшей апологией православной веры в глазах тех, кто не дорос до способности судить о ней по её внутренним достоинствам. Угробить такие дискуссии превращением их в подобие балагана, конечно, можно. Но угробить можно всё на свете своим неразумием. Опасности есть во всём, но главная наша опасность - это БЕЗМЫСЛИЕ.

Имеет ли сказанное выше какое-то отношение к теме "христианство и социализм"?.. Я думаю, что имеет. Оно показывает, почему так трудно в нынешней атмосфере обсуждать эту тему. И что в наших православных интересах не разоблачать в очередной раз заблуждения безбожных социалистов, а выяснить, почему ИДЕЯ СОЦИАЛЬНОЙ СПРАВЕДЛИВОСТИ И РАЗУМНОГО УЧТРОЕНИЯ ОБЩЕСТВА оказалась вне церкви и приобрела антицерковный характер? Начать это выяснение можно, пожалуй, с констатации того факта, что святые отцы Православной Церкви единодушно отрицали священный характер частной собственности. Так, например, вселенский святитель Иоанн Златоуст говорил: "Невозможно разбогатеть тому, кто не делает неправды... Но что скажешь ты, если кто-нибудь от отца получил наследство? Он получил собранное неправдою... Можешь ли, восходя через длинный ряд поколений, доказать таким образом, что имущество это законно приобретено? Никак не можешь этого сделать. Напротив, начало и корень его непременно должны скрываться в какой-нибудь несправедливости (сказано это за пятнадцать столетий до Прудона, - Г.Ш.). Почему так? Потому, что Бог не сделал одного богатым, а другого бедным". И ещё слова Златоуста: "Только тогда ты оправдаешься, когда ничего не будешь иметь... а пока ты что-нибудь имеешь, то хотя бы ты дал тысячам людей, а остаются ещё другие алчущие, нет тебе никакого оправдания".

Другой вселенский святитель, Василий Великий, писал: "Кто любит ближнего, как самого себя, тот ничего не имеет у себя излишнего перед ближним... Чем больше у тебя богатства, тем меньше у тебя любви". В статье Н.В.Сомина "Любовь не ищет своего" (ж. "Православная беседа" © 2, 1999), из которой я заимствовал эти прекрасные слова Учителей нашей Церкви, приведены аналогичные по смыслу высказывания других святых отцов. При этом автор статьи отметил, что размеры журнальной статьи не позволяют вместить в ней всё богатство святоотеческих текстов подобного рода. Текстов, имеющих корень в Евангелии: "НЕ МОЖЕТЕ СЛУЖИТЬ БОГУ И МАММОНЕ" (Мф.6,24) и "УДОБНЕЕ ВЕРБЛЮДУ ПРОЙТИ СКВОЗЬ ИГОЛЬНОЕ УШКО, НЕЖЕЛИ БОГАТОМУ ВОЙТИ В ЦАРСТВО БОЖИЕ" (Мф.10,26). Нет, думают христианские противники социализма, можно и богатому пройти сквозь игольное ушко, надо только делиться с Богом своими доходами.

Что за нелепость - жить совсем без собственности?.. Святые отцы имели в виду каких-то идеальных святых. А мы лишь рядовые христиане. Для нас и нормы должны быть другими. Ведь даже в христианских царствах люди никогда не жили по нормам святых отцов... Не за это ли наказал Бог христиан, сделав их данниками иудеев? Современные христиане очень не любят задумываться о таких вещах. В своё время американцы, тоже исходя из здравого смысла, понятого ими по-американски, приватизировали религию, то есть изъяли её из общих дел и сделали частным делом. Общество в результате обезбожилось, а сама их религиозность, поначалу истовая, под влиянием гниющего общества выдохлась и приобрела декоративный характер. О том, что приватизация собственности тоже обезбоживает общество с этой его стороны, православные противники социализма не думают. А если бы думали, то обратили б внимание на тот факт, что и на Западе, и у нас загнивание общества началось не после свержения монархий, а ещё при монархическом образе правления. Поняли бы, что, созидая христианское общество, нельзя ограничиваться милостыней в пользу нищих и содержанием своих церквей.

Христианское общество невозможно без христианских социальных устоев. Если прежние устои оказались гнилыми, то, значит, они не были христианскими. И в этом причина краха прежнего христианского мира. Показывая отличие двух противоположных по своему смыслу социальных принципов, Ф.В.Карелин писал в начале 80-х годов: "...мы предлагаем нашим читателям проделать следующий мысленный эксперимент. Допустим, что всё население Советского Союза, с одной стороны, и Соединённых Штатов, с другой, - возымело бы твёрдое намерение жить в строгом соответствии с Евангелием, при этом не в кальвинистском, а именно в православном его понимании. Что произошло бы с социальными системами в той и другой стране? Совершенно очевидно, что в силу прекращения конкурентной борьбы и классовой эксплуатации, а также полного падения спроса в таких отраслях производства, как "индустрия наслаждений", индустрия роскоши, военное производство, - капиталистическая система немедленно прекратила бы своё существование. Что же касается социализма, то столь же очевидно, что в случае всеобщей нравственной евангелизации социалистическая система достигла бы величайшего расцвета, ибо все стали бы добросовестно работать, справедливо распределять и умеренно потреблять. Ясно, что это привело бы к невиданному росту общественного богатства. Основное нравственное различие между капитализмом и социализмом как раз в том и состоит, что КАПИТАЛИСТИЧЕСКИЙ СПОСОБ ПРОИЗВОДСТВА ЭКОНОМИЧЕСКИ НУЖДАЕТСЯ В ГРЕХЕ (алчности предпринимателей и развращенности потребителей), а СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ СПОСОБ ПРОИЗВОДСТВА ЭКОНОМИЧЕСКИ НУЖДАЕТСЯ В ДОБРОДЕТЕЛИ (честность, бескорыстие, справедливость). В принципе, капиталистический способ производства ставит ставку на самые тёмные стороны человеческой природы, социалистический - на самые светлые" (Ф.В.Карелин "С нами Бог", Самиздат, Москва, 1990, с.256-257).

Итак, социализм мог раскрыть свои подлинные возможности в нашей стране лишь при условии христианизации русского народа и других народов, связанных исторически с христианством, и лишь в меру этой христианизации. К этому можно добавить, что в исламе социалистические потенции тоже значительны. О том, чем такая метаморфоза СССР грозила всей мировой криптократии, догадаться не трудно, как и то, почему был ликвидирован СССР.

2. Богатые и бедные

Чтобы думать о жизни и праведно жить, человеку нужно немногое. Избыток собственности опьяняет ум и лишает его зоркости. А ослепление ума - это причина того, что другие болезни входят в незащищенную душу. Богатые, за редкими исключениями, беззащитнее небогатых перед соблазнами греха. Им доступно недоступное для других, и это преимущество они используют, как правило, не для служения Богу и людям, а для услаждения собственных чувств и возвеличивания себя. Этим они распространяют вокруг себя духовную заразу. Распространяют болезнь, которая выглядит цветущим здоровьем и которая тем опаснее, что люди редко догадываются о том, что это болезнь. Богатство создаёт иллюзию богоподобия человека. Богатый свободен, он светится и благоухает. От него, как от солнца, исходит тепло, которое привлекает людей. Богатый благотворит. Но он значителен и без благодеяний. Богатство делает человека сильным, красивым, мудрым и непорочным. Его пороки, как пятна на солнце, тонут в его свете.

Пороки же бедных выставлены всем напоказ. Их нечем прикрыть или как-то приукрасить. Крайняя степень нищеты сходна с большим богатством в том отношении, что она тоже подталкивает к преступлениям. Но, в отличие от богатства, нищета не маскирует пороки и преступления, а показывает их как бы через увеличительное стекло. Бедные поневоле скупы и связаны в лучших своих движениях. Об этом свидетельствуют даже их позы, походка и мимика. Бедных окружает какое-то затхлое пространство, находиться в котором противно. От них стараются быть подальше. Это существа низшего порядка. На них даже добрые люди смотрят как-то невольно сверху вниз. Бедных не уважают даже собаки.

А богатые это почти небожители, вкушающие амброзию и нектар. Их слова и поступки, даже предосудительные, полны величия и поэзии. Они завораживают бедных, которые смотрят на этих почти земных богов снизу вверх и глотают при этом слюни. Богатые живут истинной жизнью, а бедные, как говорится, лишь существуют. Богатым завидуют, а зависть рождает мечты о собственном богатстве и планы разбогатеть. Практические предприятия. Но в силу того, что трудами праведными нажить богатство не так-то легко, то предприятия эти почти незаметно приобретают ущербный в нравственном отношении характер. А то и совсем криминальный. И чем насыщеннее общество контрастами роскоши и нищеты, тем насыщеннее оно завистью и соперничеством по части приобретения богатств. И тем больше в нём преступлений самого разного рода: от потаённых предательств своих близких до махинаций в международных масштабах. Чем ярче в обществе культ золотого тельца, тем непонятнее в нём Бог и нелепее добрые люди.

Чтобы думать о жизни и праведно жить, человеку нужно немногое. Но... лишь при условии, что он один и никому ничего не должен. А для этого надо, как минимум, отказаться от брака и семьи, которые автоматически включают его в гонку за материальным успехом. Или смотри спокойно на страдания своей жены и своих детей, не имеющих того, что имеют другие, или включайся в эту гонку. Которая, приобретая всеобщий характер, изматывает всех. В ней лишь для того, чтобы не отстать от других, надо не только не отвлекаться на посторонние дела, но и выкладываться при этом полностью. И особенно в том случае, если начинаешь с нуля - и по части стартового капитала, и по части опыта, и по части полезных связей. Выкладываться каждый день с утра до вечера, после чего тебя хватает лишь на немногое. Для большинства - лишь на созерцание голубого экрана за бутылкой вина. Или чего-то подобного. А как же иначе?.. Маммоне нельзя служить кое-как или только частью души, оставляя другую часть для высоких занятий. Маммона требует всю душу. Если ты стремишься к действительному успеху, а не просто хочешь кормиться от своих трудов, то должен думать о нём всегда и в полную силу. Думать о нём не только наяву, но и во сне. А иначе ты не настоящий делец, и тебя обойдут настоящие.

И тогда тебя тайно или открыто будут презирать и жена, и дети. Или, любя, переживать за твои неудачи. Мужчина и в древности, особенно языческой, пользовался уважением, если был грозен для соседей и приносил в дом богатую добычу. Аналогом этого добычливого воина стал в наше время преуспевающий коммерсант. Независимо от того, в каком виде коммерции он воинствует, - политическом ли, научном, религиозном или художественном. Можно, конечно, и хлеб выращивать, и стоять у станка, но это уже не коммерция. Теперь только самые недалёкие люди занимаются этим делом. Их заменят со временем умные машины. А хлебопашцы и простые рабочие вымрут, как вымерли в своё время мамонты. И на Земле останутся лишь думающие о том, как перехитрить других в борьбе за лучшее место под солнцем.

Но, чем больше в этой гонке за счастьем напрягаешься ты, тем труднее твоим конкурентам. А чем больше напрягаются они, тем труднее тебе. По существу, вы душите друг друга, но не своими руками, а своими делами. И этот опосредованный характер взаимного удушения хорошо маскирует суть дела. Как и то обстоятельство, что в этой борьбе всех против всех люди объединяются в стаи, члены которых не душат друг друга, но помогают друг другу. Хотя, конечно, и здесь тоже возможна и нередко бывает скрытная внутренняя борьба. Вот как ловко придумано! И как просто! Вместо того, чтобы всем сообща заботиться обо всех и каждом, уподобляясь тем самым промышляющему обо всех Богу,- думай лишь о себе и ближайшем своём окружении. Думай только о временном богатстве и забывай о самом главном. А в результате получишь то, о чём сказано: суета сует и томление духа. И погружение после краткого юношеского цветения в болезни и смерть с пустыми от добрых дел руками.

В разумном обществе на самых видных местах появятся, может быть, со временем такие предупреждения: "СТРЕМИТЕСЬ К ЛИЧНОМУ УСПЕХУ - И ВЫ БУДЕТЕ НЕ В СОСТОЯНИИ ДУМАТЬ 0 БОГЕ И МИРЕ. СТРЕМИТЕСЬ К ЛИЧНОМУ УСПЕХУ - И В ОБЩЕСТВЕ НЕ ОСТАНЕТСЯ ДОБРЫХ ЛЮДЕЙ, ДУМАЮЩИХ ОБ ОБЩЕСТВЕ. О НЁМ БУДУТ ДУМАТЬ ТОЛЬКО ПРЕСТУПНИКИ. А В РЕЗУЛЬТАТЕ ВЕЗДЕ ВОЦАРЯТСЯ ДЬЯВОЛЫ, КОТОРЫЕ ОПРЕДЕЛЯТ СУДЬБУ ВАШИХ ДЕТЕЙ". Погоня за личным и семейным богатством гасит в людях высшие их способности и вынуждает смотреть потребительски на всех, кроме самых близких. А то и на близких. Конкуренция демонизирует людей, делая их проницательными по части слабостей друг друга и умеющими на этих слабостях играть. Как, впрочем, и на добрых их качествах. В этой гонке за призраком счастья добросовестные люди уже заранее обречены на отставание. И не только потому, что их возможности ограничены нравственными преградами, которых нет для их антиподов. И не только потому, что добрая совесть делает человека зрячим к мыслям и движениям души совсем иного порядка, чем те, которые требуются для "дела" (и потому мешают сосредоточиться на нём). Но, главным образом, потому, что исход конкурентной борьбы зависит не столько от деловых качеств конкурентов, сколько от их готовности продать свою душу дьяволу.

Правда, сказанное относится не к рядовым и средним коммерсантам, а к тем, которые находятся уже на подступах к коммерческой элите. Дело в том, что так называемая "рыночная экономика" имеет на самом деле только отчасти рыночный характер, а по большому счёту она управляема. И правят в ней те, кто располагает реальной властью. Эти господа положения стараются закрепить и расширить своё господство. Причём не только в сфере чисто хозяйственной, а во всех жизненно важных сферах. Чтобы, в конечном итоге, им принадлежал весь мир. Так для них будет удобнее и безопаснее. Поэтому они и навязывают нужные им цены, моды, характер потребностей, характер образования, характер государственности. Навязывают нужные им идеи и нормы жизни. И пополняют состав своего клана не только самыми талантливыми людьми, но и самыми преданными этому клану. И зависящими от него полностью.

Этот клан кооптирует нужных ему людей из средних и даже мелких дельцов, а опасных для себя дельцов разоряет или нейтрализует как-то иначе. Включаясь в гонку за материальным успехом, ты не подписываешь своей кровью договор с дьяволом. Такое предложение могло бы озадачить и насторожить всё общество. Поэтому оно и не делается ни начинающим коммерсантам, ни, вообще, подавляющему их большинству. Нет, пусть они не догадываются о том, на какой путь вступают. Пусть предварительно втянутся в эту гонку и заразятся её духом. Пусть покажут, на что способны, почувствуют сладость богатства и незаметно для себя ослабеют от этой сладости. Пусть израсходуют лучшие свои силы на достижение успеха и обрастут связывающими их отношениями и обязательствами. Вот когда им будет намного труднее думать о жизни здраво и намного легче принять условия договора. Подбадривая себя при этом словами: "такова жизнь!". Условия договора, черты которого проступают не сразу, а постепенно - по мере приближения к сильным мира сего. С которыми надо уметь ладить, чтобы не стать их жертвой. Если хочешь приблизиться к ним и стать им подобным - угадывай их желания и преданно им служи. А если не хочешь этого - прячься от них, если сумеешь. Вот какою ценою расплачиваются опытные дельцы за свой опыт и за свои успехи.

А теперь сравним с этой ситуацией положение человека в СССР в последние десятилетия, перед катастрофой. Что положение это было неоднозначным, это бесспорно. Но в том-то как раз и было громадное преимущество советского человека по сравнению с человеком западным, однозначно зомбированным куда более тонкой и лукавой пропагандой, нежели пропаганда советская. И обречённым участвовать в бесконечных хороводах вокруг золотого тельца, вырваться из которых он мог, лишь став аутсайдером. При этом напитанность западного общества материальными и технологическими богатствами, похищенными у других народов, усиливала его авторитет в глазах корыстных или просто невежественных людей, то есть усиливала их зомбированность. Если бы эти последние догадались сравнить положение в США и Европе с положением в Индии и Бразилии, экономика которых основана на тех же капиталистических принципах, а конституции которых попросту переписаны с американской, то их уверенность в преимуществах "правового" общества существенно полиняла бы.

Советский человек, при всей его обкраденности во многих отношениях и при всём его бесправии политическом, был свободнее тех, кто имел полное право выбора из нескольких политических партий и мог свободно клеймить каждую из них самыми последними словами. Но в каком же отношении он был свободнее? Начнём с того, что советская идеология и пропаганда были так примитивны по сравнению с идеологией и пропагандой "свободного мира" и так явно противоречили грубой действительности, что проникнуть в сознание глубоко и подчинить его себе полностью они не могли. В силу только этого одного обстоятельства советские люди были свободнее западных людей, по крайней мере, в идеологическом отношении. Парадокс заключался в том, что их умы были, при всей идеологизированности и политизированности советского общества, менее зашорены господствующей идеологией, чем умы западных людей, заглатывавших уже с юности лукавую идеологию "правового" общества и в дальнейшем уже не нуждавшихся в том, чтобы шевелить мозгами по части высоких материй. И, разумеется, не имевших на это сил, потому что погоня за личным успехом поглощала все их силы.

А вот советская идеология, выставленная перед всеми напоказ со всеми её нелепостями, и не столько насиловавшая сознание людей, сколько имитировавшая такое насилие, возбуждала внимание к себе, и тем самым внимание к вопросам мировоззренческим. Она дразнила всех, способных думать не только о хлебе насущном, и провоцировала думать о жизни по большому счёту. Так её антирелигиозная направленность оборачивалась совершенно неожиданной стороною. Диалектический материализм помогал человеку приблизиться к самой большой свободе - свободе его самоопределения по отношению к Богу. И если далеко не все воспользовались этой помощью, то на то она и свобода. Не хочешь думать о смысле бытия - принимай эту советскую идеологию, как принимают пейзаж или погоду, не считаться с которыми нельзя, но подчиняться которым полностью тоже как-то нелепо. Так её, к сожалению, и принимало огромное большинство людей. Не выступай публично против официальных идей, а в частной обстановке, среди своих, говори что угодно. Не хочешь быть транслятором официальных идей - не поступай на соответствующую работу. Только-то и всего. Не хочешь думать о смысле бытия - делай карьеру или ищи приятные переживания, коллекционируй что хочешь, - от почтовых марок до книг и музыкальных дисков. Как хорошо!

Советская жизнь не давала человеку многого, но она давала ему главное: она разгружала его душу от сминающей её тяжести невольной и обязательной для всех погони за материальным успехом. Она давала ему свободу гнаться за этим успехом или не гнаться за ним. Вот почему при всех советских болезнях, которые отличались от западных болезней тем, что у нас они вылезали, как правило, наружу, а там загонялись, как правило, внутрь, именно в нашей стране начался процесс, обратный тому, который происходил на Западе. Процесс медленного, но неуклонного обращения людей к Богу. В связи с чем известный французский писатель Франсуа Мориак (формально католик, но по своему духу близкий к православному пониманию христианства) сказал незадолго до своей смерти (он умер в 1970 г.), что светлая, единственная точка в нём светится из России.

Этому возвращению русских людей к Богу способствовало не только их православное прошлое, запечатлевшееся в глубинах их сознания, но в значительной степени также и то обстоятельство, что в советской идеологии, кроме её примитивности и её обращённости к метафизическим основам бытия, был ещё один важный момент, без которого понять советскую жизнь невозможно. В советской идеологии был НРАВСТВЕННЫЙ ИДЕАЛИЗМ, делавший её внутренне противоречивой. Идея достоинства человека, никак не обоснованная в марксизме логически, была тем не менее прописана в нём как направляющая в общественной жизни. Именно она-то и привлекала людей к марксизму или помогала им как-то мириться с ним. И эта идея была в советской жизни подкреплена материально правом человека на труд и жилище, правом на бесплатную медицинскую помощь и защиту от преступников, правом на досуг и образование, не говоря уж о праве на какой-то разумный минимум одежды и пищи.

Сочетание разрушительных идей с созидательными уродовало эти последние, но не упраздняло их. Этот гарантированный минимум благ, необходимых для жизни, спасал человека от панического страха за судьбу своих близких, особенно детей, и обеспечивал тем самым его свободой с этой очень существенной стороны. А с другой стороны, как уже говорилось выше, свобода обеспечивалась тем, что материальному преуспеванию у нас не придавали такого решающего значения, как на Западе. Если западный человек, как рассказывают наблюдатели, теряет работу, то пособие по безработице (превосходящее намного наш минимум заработной платы) не спасает его, как правило, от состояния, близкого к нервному срыву - так велико его чувство собственной неполноценности и так он измеряет, следовательно, свою и чужую значимость размерами получаемых доходов. И его можно понять, если учесть, что такими же глазами смотрят на него все окружающие.

Эта духовная болезнь у нас никогда не принимала характера эпидемии. У нас человек, как правило, обладал внутренним достоинством и признавал его за всеми людьми. Советское общество при всех противоречиях, ему свойственных, было куда аскетичнее и целомудреннее общества западного. Любые грехи по этой части у нас оценивались, в конечном итоге, как грехи, а не как нечто должное и законное. В этом отношении советская нравственность была суррогатом подлинной христианской нравственности, но никак не противоположностью ей, каковой она обнаруживается на Западе, - чем дальше, тем больше.

Дух своекорыстия и погони за личным успехом, естественно, никогда не исчезал в советском обществе (как и в любом другом), но он не был никогда легализован в нём, как это произошло на Западе, и проявлялся тайком или, по крайней мере, с оглядкой на господствующий нравственный тонус. И только в последние десятилетия этот дух своекорыстия стал нарастать, не достигая, однако, тех гигантских размеров, которые неизбежны при капитализме.

Зримый образ дегенерации людей в денежном мире дал человек, от которого, казалось бы, невозможно было ожидать этого. Не русофил и не консерватор, не христианин и не противник капиталистической системы. Наоборот, махровейший антикоммунист, отдавший себя всего целиком борьбе с советской системой. Изведавший и советскую психушку, и советскую тюрьму, а затем вышвырнутый Советской властью на Запад в обмен на главу Коммунистической партии Чили Корвалана. Вот что он говорит: "...Я не люблю Америку, невзлюбил её с самой первой минуты, как там оказался. Достаточно было мне на первом же своём выступлении в одном из университетов, в феврале 1977 г., увидеть эти вечно открытые (или жующие) рты, эти незамутнённые никакой мыслью, сияющие идиотским энтузиазмом глаза, как я понял, что объяснить этим людям мне никогда ничего не удастся. Да и не только мне, но, видимо, и никому, кто будет апеллировать к логике, разуму, рассудку, - словом, к отделам мозга, расположенным выше мозжечка. Впоследствии, проживши там несколько лет, я лишь уточнил и дополнил это своё первое наблюдение, но не опроверг. Напротив, уезжая из Америки, я объяснял знакомым, что постоянно чувствовал себя весьма поднаторевшим в здешней жизни. А это, как ни странно, создаёт дополнительную нагрузку на нервы, как если бы вам пришлось жить в интернате для умственно отсталых подростков. Как ни странно, видимо, надо пожить там, чтобы почувствовать Европу, европейскую культуру, как некую отдельную и единую сущность.

Обыкновенно, живя в Европе, мы этого не ощущаем, не замечаем ничего общего между французами и англичанами, итальянцами и немцами; оказавшись же в Америке - и китайцу рад, и с японцем находишь больше общего, чем с местным продуктом. И дело тут вовсе не в том, что, как принято говорить, американцы - молодая нация, не накопившая ещё своей культуры: думаю, они её не накопят и через тысячу лет. Ибо заняты отнюдь не этим, а тем, что определено в их конституции странным выражением "pursuit of happiness". Даже перевести адекватно это выражение я не берусь. Во всяком случае, по-русски "погоня за счастьем" звучит слишком издевательски, предполагая полную тщету такого занятия, и уж никак не годится для конституционного права. Точно так же можно было бы торжественно записать в конституцию священное право человека считать себя чайником. Между тем, именно этой бессмысленной "погоней" за призраком счастья и занята вечно молодая американская нация...

Средняя американская семья живёт на одном месте не более пяти лет. Какое уж там "накопление культуры", если прошлое в Америке - это две недели назад, а пять лет назад - уже древность. Каждые пять лет Америка заново открывает мир, жизнь, пол, религию - всё это без малейшей связи с минувшими открытиями утёкших пятилетий. Это зачарованная страна, где жизнь трёхмерна, а о четвёртом измерении не ведают, пребывая в состоянии перманентной амнезии. Такое ощущение, будто наши шаги не вызывают эха, а тело не отбрасывает тени. И даже при неимоверном старании вы не можете ничего изменить или хотя бы оставить за собой след, словно всю жизнь шли по песку в полосе прибоя. А коль скоро единственная цель жизни - погоня за счастьем, за успехом сейчас и любой ценой, то не может быть у человека никаких принципов или концепций: ведь всё это существует только во времени.

В самом деле, что есть репутация, если человек каждый день заново родится? Что есть концепция, если каждые пять лет мир изобретается заново? На человека, толкующего о концепциях и принципах, смотрят как на сумасшедшего. Нормально, хорошо, успешно быть "прагматиком", оппортунистом, конформистом. Это и впрямь страна крайнего конформизма, даже стадности... Не знаю, быть может, в начале века Америка и была "страной свободы", но слушать сегодня эти слова без смеха невозможно. Трудно представить себе нацию, более порабощённую любой, самой идиотской, модой, любой горсткой ничтожнейших шарлатанов, эту моду придумавших. В конечном итоге - своей погоней за успехом. Да ведь и успех, понимаемый столь трёхмерно, вневременно, может быть лишь сугубо материальным... Американские масс-медиа, рассчитанные на самую низкопробную толпу, на чернь, сначала искусственно создают знаменитостей, раздувая их из ничего, а потом столь же искусственно их ниспровергают, раздувая - опять же из ничего - скандал. Всё фальшиво, поддельно, пусто, зыбко, как мираж в пустыне, и ничего реального, подлинного, незыблемого, что осталось бы существовать, даже если на минуту закрыть глаза. Или выключить телевизор.

Удивляться ли, что при всей этой погоне за счастьем американцы в массе своей - люди глубоко несчастные, не удовлетворённые своей судьбой, часто осаждённые проблемами, которые они сами же и создают, бесконечно "ищущие самих себя" и ничего не находящие. Отсюда и процветание всяческих "гуру", психоаналитиков, сект и прочих спасителей людей от самих себя, без которых не может обойтись, кажется, добрая треть американского населения. Порою создаётся впечатление, что американцы, будучи неспособны вынести бремя свободы, просто ищут, кому бы отдаться в рабство. Словом, это антикультура, обезьянья цивилизация, которую никакая эволюция, никакое "накопление" в культуру не превратят... Думаю, коммунистическая идеология никогда не смогла бы покорить США - просто потому, что она слишком сложна, слишком концептуальна и предполагает хотя бы какое-то знание истории". (Владимир Буковский. "Московский процесс", Париж-Москва, 1996, с.26I-264).

Как говорится, приехали. После "Архипелагов Гулагов" и эшелонов прочей обличительной литературы слова Буковского напоминают чем-то рассол, употребляемый после большой пьянки. Если оплотом и квинтэссенцией всего "свободного мира" оказалась действительно "обезьянья цивилизация" (а свидетельств в пользу этого достаточно, причём свидетельств авторитетных), то, спрашивается, стоило ли помогать этому "свободному миру" в его борьбе с СССР? В своё время Буковский не захотел задуматься об этом, а теперь, скорее всего, отгоняет эту мысль от себя обеими руками. Чтобы спасти свою героическую деятельность от развенчания, он противопоставляет плохой Америке хорошую Европу и ставит на этом точку. Но вопросы, от которых он отмахивается, не исчезают. Например, вопрос о том, свалилась ли эта Америка с Луны или была порождена хорошей Европой? А если порождена, то как это получилось, что от хорошего родилось что-то плохое. И почему Европа с её старой культурой и развитым интеллектом её представителей так беспомощна перед американскими болванами, ещё не доросшими ни до какой культуры? Ведь прогрессирующая американизация Европы - это не выдумка, а исторический факт. Из которого следует, что американцы отнюдь не лишены интеллекта. Просто их интеллект эгоизирован в большей степени, чем у европейцев, и в силу этого он не обессиливается ни памятью о прошлом, ни другими отвлекающими от дел соображениями. Он более организован для достижения успеха. Но... не хочется думать Буковскому ни об этих "мелочах", ни о такой "мелочи", как господство в современном мире еврейско-масонской закулисы. Господство, которое означает призрачность всех "прав человека". Буковский свободно жмурит глаза на самое главное обстоятельство. И это отличительная родовая черта всех наших западников: говоря о свободе и прославляя её, они подсовывают нам её видимость, а от подлинной свободы шарахаются, как черти от ладана.

Май 2000 г.